Неточные совпадения
Пять, шесть раз он посетил уголовное отделение окружного
суда. До этого он никогда еще не был в
суде, и хотя редко бывал в
церкви, но зал
суда вызвал в нем впечатление отдаленного сходства именно с
церковью; стол судей — алтарь, портрет царя — запрестольный образ, места присяжных и скамья подсудимых — клироса.
А у Веры именно такие глаза: она бросит всего один взгляд на толпу, в
церкви, на улице, и сейчас увидит, кого ей нужно, также одним взглядом и на Волге она заметит и
судно, и лодку в другом месте, и пасущихся лошадей на острове, и бурлаков на барке, и чайку, и дымок из трубы в дальней деревушке. И ум, кажется, у ней был такой же быстрый, ничего не пропускающий, как глаза.
Суда и джонки, прекрасные европейские здания, раззолоченная кумирня, протестантские
церкви, сады — все это толпится еще неясной кучей, без всякой перспективы, как будто
церковь стоит на воде, а корабль на улице.
В окружном же
суде он служил со времени открытия
судов и очень гордился тем, что он привел к присяге несколько десятков тысяч человек, и что в своих преклонных годах он продолжал трудиться на благо
церкви, отечества и семьи, которой он оставит, кроме дома, капитал не менее тридцати тысяч в процентных бумагах.
Компромисс между государством и
церковью в таких вопросах, как например о
суде, по-моему, в совершенной и чистой сущности своей невозможен.
— Они стоят на любопытнейшей точке, — продолжал отец библиотекарь, — по-видимому, совершенно отвергают в вопросе о церковно-общественном
суде разделение
церкви от государства.
Второе: что «уголовная и судно-гражданская власть не должна принадлежать
церкви и несовместима с природой ее и как божественного установления, и как союза людей для религиозных целей» и наконец, в-третьих: что «
церковь есть царство не от мира сего»…
— Да если б и теперь был один лишь церковно-общественный
суд, то и теперь бы
церковь не посылала на каторгу или на смертную казнь. Преступление и взгляд на него должны бы были несомненно тогда измениться, конечно мало-помалу, не вдруг и не сейчас, но, однако, довольно скоро… — спокойно и не смигнув глазом произнес Иван Федорович.
Но
церковь, как мать нежная и любящая, от деятельной кары сама устраняется, так как и без ее кары слишком больно наказан виновный государственным
судом, и надо же его хоть кому-нибудь пожалеть.
Теперь же
церковь, не имея никакого деятельного
суда, а имея лишь возможность одного нравственного осуждения, от деятельной кары преступника и сама удаляется.
Ибо едва только я скажу мучителям: «Нет, я не христианин и истинного Бога моего проклинаю», как тотчас же я самым высшим Божьим
судом немедленно и специально становлюсь анафема проклят и от
церкви святой отлучен совершенно как бы иноязычником, так даже, что в тот же миг-с — не то что как только произнесу, а только что помыслю произнести, так что даже самой четверти секунды тут не пройдет-с, как я отлучен, — так или не так, Григорий Васильевич?
Вот если бы
суд принадлежал обществу как
церкви, тогда бы оно знало, кого воротить из отлучения и опять приобщить к себе.
Что бы ни было, отвечай; казначейство обокрадут — виноват;
церковь сгорела — виноват; пьяных много на улице — виноват; вина мало пьют — тоже виноват (последнее замечание ему очень понравилось, и он продолжал более веселым тоном); хорошо, вы меня встретили, ну, встретили бы министра, да тоже бы эдак мимо; а тот спросил бы: «Как, политический арестант гуляет? — городничего под
суд…»
Возвратившись из второго побега, Сатир опять внес в
церковь хороший вклад, но прожил дома еще менее прежнего и снова исчез. После этого об нем подали в земский
суд явку и затем перестали думать.
Выпущенный из тюрьмы Полуянов теперь занимался у Замараева в кассе. С ним опять что-то делалось — скучный такой, строгий и ни с кем ни слова. Единственным удовольствием для Полуянова было хождение по
церквам. Он и с собой приносил какую-то церковную книгу в старинном кожаном переплете, которую и читал потихоньку от свободности. О
судах и законах больше не было и помину, несмотря на отчаянное приставанье Харитона Артемьича, приходившего в кассу почти каждый день, чтобы поругаться с зятем.
Все переходили по недоделанному полу в комнату Мари, которая оказалась очень хорошенькой комнатой, довольно большою, с итальянским окном, выходившим на сток двух рек; из него по обе стороны виднелись и
суда, и мачты, и паруса, и плашкотный мост, и наконец противоположный берег, на склоне которого размещался монастырь, окаймленный оградою с стоявшими при ней угловыми башнями, крытыми черепицею, далее за оградой кельи и службы, тоже крытые черепицей, и среди их
церкви и колокольни с серебряными главами и крестами.
И пошел я к ранней обедне, помолился, вынул за себя часточку и, выходя из
церкви, вижу, что на стене Страшный
суд нарисован и там в углу дьявола в геенне ангелы цепью бьют.
Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны,
церкви пусты, а на
судах: «двести розог, или тащи ведро».
Он меня убедительно звал пойти с ним в
церковь на Мясницкую; мне бы самой хотелось, но не знаю, как мамаше это покажется; и он мне говорил, что в Москве все теперь толкуют о скором пришествии антихриста и о страшном
суде.
После виноделен мы хотели приступить к осмотру замечательных кашинских зданий и
церквей, но вспомнили, что в Кашине существует окружной
суд, и направились туда.
Игумен не отвечал. Он горестно стоял перед Максимом. Неподвижно смотрели на них мрачные лики угодников. Грешники на картине Страшного
суда жалобно подымали руки к небу, но все молчало. Спокойствие
церкви прерывали одни рыдания Максима, щебетанье ласточек под сводами да изредка полугромкое слово среди тихой молитвы, которую читал про себя игумен.
Кончив дела, усаживались у прилавка, точно вороны на меже, пили чай с калачами и постным сахаром и рассказывали друг другу о гонениях со стороны никонианской
церкви: там — сделали обыск, отобрали богослужебные книги; тут — полиция закрыла молельню и привлекла хозяев ее к
суду по 103-й статье.
Чтобы были приняты следующие решения: 1) Выразить удовлетворение по поводу официального предложения со стороны пресвитерианской
церкви в Соединенных Штатах верховным представителям каждого религиозного общества христианского исповедания соединиться для общего обсуждения мер, могущих вести к замене войны международным третейским
судом.
Я проникся этим учением и, усвоив его, могу оставаться членом какой угодно
церкви; перед
судом спиритизма религиозные различия — это не более как «обычаи известной гостиной», не более.
Широкая площадь развёртывалась пред
судом, среди неё стояла большая
церковь.
Почти каждую минуту вдали на площадь ложилась тень, ползла по камням, лезла на деревья, и такая она была тяжёлая, что ветви деревьев качались под нею; потом она окутывала
церковь от подножия до креста, переваливалась через неё и без шума двигалась дальше на здание
суда, на людей у двери его…
Это случилось как раз в то время, когда в
церквах оканчивалась великопостная обедня и народ, выслушав покаянные молитвы, расходился перед исповедью по домам, но множество людей по пути завернуло в сторону, чтобы постоять на улице перед дверями
суда, откуда должны будут выйти сыновья и мать.
Воевода подождал, пока расковали Арефу, а потом отправился в
судную избу. Охоня повела отца на монастырское подворье, благо там игумена не было, хотя его и ждали с часу на час. За ними шла толпа народу, точно за невиданными зверями: все бежали посмотреть на девку, которая отца из тюрьмы выкупила. Поравнявшись с соборною
церковью, стоявшею на базаре, Арефа в первый раз вздохнул свободнее и начал усердно молиться за счастливое избавление от смертной напасти.
Послушай. С господином ты своим,
Вы совершили вместе преступленье,
Которое заслуживает смерть.
Но, ради простоты твоей, тебя
Помиловать верховный
суд согласен,
С тем чтобы свято нам ты обещал
Следить и наблюдать за дон Жуаном.
О каждом шаге должен ты его,
О каждом слове доносить — не то —
Увы, мой сын, — смерть и проклятье
церкви!
А ежели они ходят в
церковь и посты соблюдают, так это для того, чтобы люди про них худо не говорили, и на тот случай, что, может, и в самом деле страшный
суд будет.
Что Гришка же Отрепьев
Не Дмитрий есть, а некий беглый вор,
От
церкви отлученный и проклятый, —
В том я клянусь и крест на том целую,
И не видать мне царствия небесна,
И быть на Страшном Божием
судеМне прокляту, и в огнь идти мне вечный,
Когда солгал!
Андрей Семеныч!
Ты вздумай, если нашим нераденьем
Московскому крещеному народу
Конечная погибель учинится,
Иссякнет корень христианской веры,
И благолепие
церквей Господних
В Московском государстве упразднится,
Какой ответ дадим мы в оный день,
В день страшного
суда?
Макар вспомнил, что действительно после смерти надо идти куда-то на
суд. Он это слышал когда-то в
церкви. Значит, попик был прав. Приходилось подняться.
Я где-то видел твою ханжескую рожу. Не помню где, — я много видел на своем веку: в
суде, где ты внушал присяжным смертные приговоры; или в
церкви, где ты проповедовал смирение; или… да! здесь, на берегу, ты доказывал людям, что им не надо свободы.
Ни в
церквах, ни в
судах, ни в школах, ни в казармах, ни в тюрьмах, — там, где право — тебя нет, там, где много — тебя нет.
Грозный дог моего детства — Мышатый! Ты один, у тебя нет
церквей, тебе не служат вкупе. Твоим именем не освящают ни плотского, ни корыстного союза. Твое изображение не висит в залах
суда, где равнодушие судит страсть, сытость — голод, здоровье — болезнь: все то же равнодушие — все виды страсти, все та же сытость — все виды голода, все то же здоровье — все виды болезни, все то же благополучие — все виды беды.
Тогда верховный наш архипастырь господин митрополит Кирилл, видя такового открывающегося святей
церкви врага, послал ему на сорока шести листах обличение неправильных и незаконных его действ, моля и увещая не творить в
церкви раздоров и повелительно призывая его в митрополию на личный
суд.
В нем много старообрядцев поповщинского согласия.], пять раз была под
судом, пять раз в остроге сидела, пять раз подписку давала не совращать никого от
церкви в раскол и несчетно раз ее нарушала.
Слегка тронутые солнцем громады домов,
церкви и башни гордо смотрят с высоты на тысячи разнообразных
судов от крохотного ботника до полуверстных коноводок и барж, густо столпившихся у городских пристаней и по всему плёсу [Плёс, или плесо, — колено реки между двух изгибов, также часть ее от одного изгиба до другого, видимая с одного места часть реки.].
Бывало, долго нет от Сушилы доносов, внушают ему отечески: «Надо тебе, отец Родион, доносить почаще, ведь начальству известно, что раскольников в твоем приходе достаточно; не станешь доносить, в потворстве и небрежении ко святой
церкви заподозрят, не успеешь оглянуться, как раз под
суд угодишь».
Не судила, не рядила за скитскою трапезой братчина — свой
суд матери сказывали: «Кто Бога боится, тот в
церковь не ходит, с попами, с дьяками хлеб-соль не водит…» И те суды-поученья, сладким кусом да пьяным пойлом приправленные, немало людей от
церквей отлучали.
Волга местами тоже была подернута этим багряным отливом последних лучей, которые жаркими искрами замирали на прорезных крестах городских
церквей и колоколен да на причудливых верхушках высоких мачт у расшив, и горели кое-где на откосах больших надутых парусов, которые там и сям плавно несли
суда вниз по течению.
Шумит, бежит пароход… Вот на желтых, сыпучих песках обширные слободы сливаются в одно непрерывное селенье… Дома все большие двухэтажные, за ними дымятся заводы, а дальше в густом желто-сером тумане виднеются огромные кирпичные здания, над ними высятся
церкви, часовни, минареты, китайские башенки… Реки больше не видать впереди — сплошь заставлена она несчетными рядами разновидных
судов… Направо по горам и по скатам раскинулись сады и здания большого старинного города.
Сидит он в
церкви, в
судах, кроется в щепоти, в четвероконечном кресте, в пяти просфорах, в еретических никонианских книгах.
Живешь ты с женой в одном доме, ты законный, в
церкви венчанный муж, и стало быть и законный отец, и все требования от тебя на содержание семейства и на похороны вполне правильны, и
суд рассудит тебя точно так же, как я тебя рассудил.
Один в этом списке Л.Н.Толстой кончил дни свои на родине и никогда не покидал ее как изгнанник. Но разве он также не был"нелегальным"человеком в полной мере? И если его не судили и не сослали без
суда, то потому только, что власть боялась его популярности и прямо не преследовала его, но все-таки он умер официально отлученным от государственно-полицейской православной
церкви.
Это он заявляет свою самостоятельность… В день похорон дядьки показывает, что сумеет всячески соблюсти себя и подняться… Говорит с седым генералом, с членом
суда. И очень что-то бойко… Не скоро доберется он до
церкви. Вошел.
Перед изумленными путешественниками на месте, где за семьдесят лет перед тем была лишь пустынная степь и развалины, предстала крепость, арсенал со множеством пушек, три готовых на верфях корабля, несколько
церквей, красивые здания, купеческие
суда в прекрасном порту, словно как из земли выросший новый город, богатый и многолюдный.
–…Предрешаете
суд Христов и дерзновенно отрекаетесь от общения со святой православной
церковью. Вы знаете символ веры?
— Антоний, мне уже пятьдесят один год от рождения и недолго жить на свете: воспитанный в правилах нашей христианской
церкви, издавна несогласной с латинскою, могу ли изменить ей пред концом земного бытия своего? День
суда небесного близок: он и явит, чья вера, ваша ли, наша ли, истинная и святая. Но говори, если хочешь.